В Киркуолльской Клоаке невозможно было понять, день снаружи или ночь: в большинство местных коридоров никогда не заглядывал солнечный свет. Под стать были и жители – в большинстве своём голодающие, больные. Казалось, даже обитатели эльфинажей живут лучше, чем те, кому не посчастливилось оказаться в Клоаке. В воздухе постоянно пахло грязью и гноем: жители Клоаки словно гнили заживо, оставив надежду снова выбраться под солнце. Разумеется, такая обстановка не способствовала спокойному общению между ними. Пусть Фералон прожил там почти месяц, с трудом пытаясь отыскать хоть какой-то источник заработка, он не мог назвать имён тех, кто обретался рядом с его семьёй. Да и люди быстро менялись, на их место приходили новые: в Клоаке не было такого понятия, как чья-либо постель, и на любое свободное место мог улечься кто угодно.

Но самым страшным оказался не постоянный жуткий запах, не тучи мух, лезущих в глаза и нос, и даже не угроза быть убитым за жалкое место подальше от канализационных сливов – несмотря на то, что в город можно было пройти через Клоаку, нечего было и думать о том, чтобы отыскать жильё под солнцем. Самым страшным кошмаром Клоаки оказалась невозможность заработать деньги честным путём и проистекавший из этого голод. Прежде они, несмотря на постоянную нехватку денег, никогда не оказывались в таком положении, когда есть было совсем нечего. Вчера они истратили последние, с таким трудом заработанные Фералоном в порту гроши, и теперь в ужасе пытались понять, что делать. Впереди маячил призрак голодной смерти, и Фералону совсем не хотелось думать, что рано или поздно погибнут мать и сестра. О собственной жизни он задумывался в последнюю очередь: будучи в семье единственным мужчиной, он привык сначала думать о других, не о себе.

- Неужели совсем ничего не осталось? – шарила по сумкам Дрелана, но из них выпадали лишь совершенно ненужные вещи, которые нельзя было ни употребить в пищу, ни продать. Из кожаных сапог они давно сварили некое подобие бесцветного бульона, оставшись босиком, но хоть немного утолив вгрызающееся в желудок чувство голода… Фералон обхватил себя руками: ему было холодно.

Какую только он ни пытался найти работу! В порту его не желали брать на постоянную службу, и приходилось перебиваться мелкими заработками, которых катастрофически не хватало. Он пытался с горя прибиться к местным наёмникам, но те отнеслись скептически к тощему, шатающемуся от слабости эльфу, не умеющему держать в руках оружие. Фералон предпочитал не говорить о том, что он – маг, тем более что его магия вряд ли окажется столь ценной в городе храмовников.

- Ужасно… Как же вы живёте в этих городах? Ведь здесь даже охотиться нельзя, и нет никакой другой пищи, - лепетала Мерриль, похудевшая ещё сильнее, чем раньше, и потому напоминающая блеклую тень. Фералон решительно поднялся, глядя на трёх испуганных женщин:

- Я попробую найти ещё работу в порту. Быть может…

- Брат, в городе полно людей. Зачем бы кому-то нанимать эльфа, если есть возможность за те же деньги нанять работника-человека? – серьёзно проговорила Фарая, устраиваясь близ брата. Постоянное голодание сказалось и на ней: если ранее напоминала она просто хрупкого оленёнка, то сейчас походила на какую-нибудь птицу с высохшими, тонкими руками и пальцами. Дрелана горестно закрыла лицо руками:

- У нас ничего нет, совсем ничего! О Создатель, что же нам делать?..

Неожиданно Фарая, склонив голову, быстро поднялась:

- Я… Я могу заработать для нас немного.

Фералон уставился на сестру. Она что, умудрилась найти хоть какую-то работу? В это слабо верилось, если учесть, что она почти не покидала Клоаку. Девушка, беспомощно жмурясь, продолжала:

- Не спрашивайте меня ни о чём, хорошо? Я принесу вам деньги, только отпустите меня.

Фералон видел страх во взгляде сестры, и хотел уже остановить её, не дать направиться в неизвестность. Но затем он посмотрел на с трудом передвигающуюся Дрелану, которая порой не находила в себе сил даже встать и лишь покоилась, будто мёртвая, на соломенной лежанке, на Мерриль, которая беззвучно молилась своим богам… И промолчал, не видя иного пути. Фарая тепло улыбнулась:

- Я вернусь сегодня вечером… А может, и не я сама, но кто-нибудь обязательно свяжется с вами.

Прежде чем Фералон успел сообразить, отчего сестра развела такую загадочность, девушка удалилась. Дрелана всё ещё плакала и даже, кажется, не заметила ухода дочери. Темнота Клоаки, омерзительные запахи давили всё сильнее с каждой минутой, пока отсутствовала Фарая…

Вечером она не пришла. Лишь когда Фералон уже собирался отправляться на поиски девушки, к ним прибежал маленький рыжий мальчишка. Он принёс казавшуюся сейчас спасительной кучку серебряных монет и короткую, написанную дрожащей рукой Фараи записку, с буквами, местами расплывавшимися от слёз:

«Не беспокойтесь обо мне. Я буду присылать деньги. Если пожелаете меня найти: я отныне живу в «Цветущей розе». Надеюсь, эти деньги вам помогут…»

Записка выпала из рук Фералона: он не мог поверить, что сестра лишь ради денег решила торговать собой. Мерриль прикрыла рот ладонью, а Дрелана вновь разрыдалась – на сей раз гораздо более горько, чем прежде…


Искательница не сводила глаз со своего собеседника. Безбородый гном на пару мгновений замолчал, и женщина, воспользовавшись паузой, припечатала:

- Всё не могло быть так, как ты говоришь! Мне известно, что Защитник был магом, но разве он мог так спокойно заботиться о магессе крови?! Ведь он же…

- Знаю, Искательница, знаю, - гном сокрушённо вздохнул. – Имей терпение: история ещё только начинается…

Женщина недоверчиво смотрела на гнома. Тот же продолжал:

- Постепенно положение семьи Защитника становилось не столь плачевным: он всё-таки нашёл себе работу в шахте неподалёку от Костяной Ямы, но его сестра предпочла не возвращаться домой. Так прошёл почти год их жизни: они всё ещё жили в Клоаке, пусть и пытались собрать достаточно денег, чтобы переселиться в местный эльфинаж. Но однажды случилось кое-что непредвиденное, круто изменившие их жизнь. И мою тоже: ведь именно в тот год я впервые повстречал будущего Защитника…