Дитрих находился в окружении пожилых служанок. Архатейки бесконечно долго и суетливо помогали ему выбрать наряд на бал. Принц не захотел облачаться в доспехи эфийца и, рискуя вызвать гнев отца, сам попросил подобрать ему что-нибудь из традиционных костюмов южан.

Его немного сердила несправедливость, с которой относится к нему отец, да и мать никогда не защищала сына. И Дитриха задевало ее пассивное участие в семейной жизни. Пахло лицемерием, особенно учитывая то, что после выяснений отношений с отцом, Ева проводила часы в увещевании его, Дитриха, и обсуждении неправильного поведения Тау.

«Если она считает, что отец неправ в отношении меня, почему бы ему прямо не сказать это в лицо? — подумал про себя Дитрих. — Неужели не ясно, что иногда компромисс невозможен? Неужели я ей совсем не дорог?»

От нахлынувшей тоски Дитрих дернулся, и портниха, примеряющая на него выкройку, нечаянно уколола принца иглой.

— Ой, простите, Ваше Высочество! — женщина испуганно прикрыла рот рукой.

— Да все нормально, — Дитрих потер атакованный локоть, — я сам виноват. Мне трудно долго стоять на одном месте.

— О, я Вас понимаю, — у портнихи как гора с плеч упала, — только ваша матушка может терпеливо ждать. Она сама кротость.

— Угу, — протянул Дитрих, морща лоб.

— А вы так не думаете? — женщина продолжала развивать тему, попутно прилаживая ткань к фигуре принца. Вообще, Дитрих прекрасно понимал, что словоохотливость — национальная черта архатейцев, и только стоит неосторожно ляпнуть лишнего, как любой смуглянин быстро уцепится за слово и разовьет в целый роман. Поэтому Дитрих предпочел не отвечать на вопрос.

— Знаете, я восхищаюсь вашей матушкой, — не унималась портниха. — Она такая добрая, вот с утра снова принимает страждущих, больных, калек, сирот, бедняков. Наверное, у нее огромное сердце раз на всех хватает.

— Ну, да, — не выдержал принц, — на посторонних только и хватает. Ведь так просто час в день уделить незнакомым людям, улыбаться им, за руку подержать. И все, ты уже святой. У моей матери болезненное пристрастие к славе ангела доброты. Она же просто обожает любовь народа, его почтение и преклонение. А это чистой воды актерство и лицемерие, она помогает не ради блага других, а ради собственного тщеславия.

Портниха так и застыла с открытым ртом, из которого торчала закусанная ранее нитка. Выпалив свои слова, Дитрих мгновенно понял, что хватанул лишнего и напрасно вот так походя ввел незнакомую архатейку в тонкости отношений королевской семьи. Парень тут же замялся, краснея как рак вплоть до мочек ушей.

— Ну, вообще, — робко подытожил он, — я очень люблю маму.

Портниха заставила себя улыбнуться и, резко вылечившись от привычки без умолку болтать, принялась за дело. В ее планы явно не входило быть посвященной в царские секреты. Они ее всегда пугали и грозили опасной остротой секиры палача.

— Дитрих, милый, ты готов? — в комнату вошла Ева в окружении фрейлин.

— Нет, примеряем, — насупившись произнес принц. Он знал, мать не обрадуется выбранному наряду. План был успеть подобрать наряд быстро и без свидетелей, а уже на балу преподнести родителям сюрприз. Так, по крайней мере, существовала возможность обойти лишние разговоры в преддверии торжества. Но она разбилась вдребезги о суровую реальность.

— А что это на тебе одето? — Ева потянула на себя кусок материи, в которую был завернут принц.

— Лучший архатейский шелк, — вмешалась портниха, гордая за свой товар.

— Сиреневый... — прошептала королева, разглядывая то ткань, то лицо сына.

— Его Величеству удивительно идет. Смотрите, как начинают играть глаза — настоящие изумруды. И с кожей прекрасно гармонируют. Такое терпкое юное очарование. Ах, где моя молодость?! — аж прослезилась от умиления портниха.

— Да, осталось только две косы с боку заплести и вперед, — лицо Евы сделалось рассерженным.

— Мам, а что не так? — в разговор вступил сам виновник.

— Ты вообще соображаешь, Дитрих! — Ева поставила руки в бок. Впервые в жизни слуги видели свою добрую королеву разгневанной фурией.

— А что? Не понял... — Дитрих скрыл свой страх пожатием плеч.

— Ты ведь знаешь, как отец отреагирует? Он ненавидит одежду с юга, — Ева вовремя опомнилась и заметила архатейцев вокруг, — в смысле, когда ты ее на себя примеряешь.

— Но почему? Во мне ведь течет кровь правителей Архатея, да и ты, мама, отсюда родом. Какие-то нелепые капризы. А мы должны им подчиняться.

— Молчи! — Ева прикрыла сыну рот рукой и погрозила пальцем. — Ты ничего не знаешь! Даже не представляешь через что прошел мой бедный Тау! Ты не смеешь ему перечить и уж тем более проявлять неуважение!

— Но я не понимаю... — чуть ли не плача протянул парень. — Честно. Что я делаю не так? Папа всегда на меня сердится без причины, он никогда не бывает доволен, и я ни разу не слышал его похвалы. Мне начинает казаться, он меня просто не любит. А теперь еще следование какой-то глупой блажи. И ты ничего не хочешь объяснять. Мама, я не знаю, что мне делать.

— Дитрих, — Ева успокоилась и с печалью посмотрела на сына. Его расстроенное лицо, глаза полные отчаяния и непонимания, не могли не тронуть. Ведь Ева-то знала, что сын ни в чем не виноват, и так же знала, что проблема никогда не исчезнет.

«Будь ты проклят, Касандер!» — мысленно обратилась она к брату.

— Мама, — Дитрих выпрямился и старался говорить размеренно, — я решил, раз мы в Архатее и в честь нас дают бал, то неплохо было бы уважить хозяев и народ нас встречающий. Поэтому я выбрал традиционный наряд. Тем более, я сам на половину южанин и мне не зазорно надевать облачения предков. Да и в латах эфийских воинов я смотрюсь нелепо, как карандаш в стакане.

— Ладно, поступай, как знаешь, — сдалась королева, — с отцом сам объяснишься.

— Хорошо. Я привык, все равно он слушать не будет. Парочку оплеух я переживу.

— И еще, — Ева сдвинула брови, — выбирай любой цвет, но только не сиреневый и не зеленый.

— Но мам! — возмутился Дитрих.

— Я сказала, либо балахон будет другого цвета, либо его вообще не будет. Голым пойдешь, раз так.

— Но... Но остальные цвета не гармонируют с моими глазами! Я буду выглядеть как попугай!

— Как же ты мне его напоминаешь! — не выдержав, произнесла Ева. — Все разговор окончен.

Королева развернулась и бодрой походкой вышла, громко хлопнув дверью. Все вроде успокоилось, но еще некоторое время после ее ухода в воздухе словно летали разряды молнии, и царила атмосфера крайнего негодования.

— А я, правда, так похож на Касандера? — наконец, заговорил Дитрих.

— Эмм, ну... — ответила, портниха, запинаясь и нервно поправляя платье. — Не знаю. Судя по портретам, сходство есть.

— А они сохранились? — оживился принц.

— Нет, нет, нет, — замотала головой женщина, — все уничтожены по приказу вашего батюшки.

— Папа так сильно его ненавидит. Но почему? Муж мамы уничтожил даже самое малое воспоминание о ее брате? К чему такая категоричность? Непонятное преследование образа уже мертвого человека.

— Принца что-то волнует? — робко осмелилась спросить архатейка.

— Да, волнует. Скрытность порождает интерес. Да и мне хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на Касандера. Ведь все уши прожужжали, что мы похожи, надо бы и самому убедиться.

— Думаю, некоторые портреты сохранились. Но где не знаю, расспросите дворян.

— Ха! Спасибо! — искренне улыбнулся Дитрих. — Вокруг дяди настоящий ореол таинственности. А я до сих пор не понял, что он такого натворил, раз заслужил подобное отношение.

— Можно попробовать спросить у батюшки.

— Угу, у него спросишь... Как же! Да он только за первый звук имени голову снесет. Я вполне серьезно. Однажды казнил ремесленника, который посетовал, что при Милиотар древесина была лучше. Для отца тема Касандера под особым запретом.

— Ясно. А матушка?

— Она не распространяется. Просить бесполезно, — Дитрих вздохнул, — а ты ничего не знаешь?

— Я? — вздрогнула портниха. — Нет, нет, нет! Я маленький человек, ничего не знаю, не слышу, да и давно это было. Помню лишь войну, ни на жизнь, а на смерть. Потом Касандер сдал Плантагенет, затем враждующие дома заключили мир, и земли отошли вновь Архатею. Но внезапно Касандер умер, и все закончилось объединением престолов.

— Внезапно? От чего?

— Уж чего не знаю, того не знаю, — женщина развела руками.

— Жаль.

— Но, — портниха прищурила один глаз и заговорщически прошептала, — говорят, он сошел с ума, ослепил себя и погреб под замком.

— Так Касандер убил себя? — пораженный Дитрих тоже перешел на шепот.

— Не знаю, не знаю,- громко начала портниха, — жизнь правителей всегда таинственнее самых темных и глубоких болот.

— Понятно...

— А почему вас так волнует покойный, слава богам, Касандер?

— Ну, вот опять! Какое-то «слава богам»... Поэтому и волнует — у всех слишком странное к нему отношение. Прямо, как к бубонной чуме — и ненависть, и благоговейный ужас.

— Я так сказала, потому что боюсь колдунов. Сама магией владею скромно, первый уровень. А ваш дядюшка, будьте здоровы, о-го-го каким колдуном слыл! Сильнейшим черным магом!

— И такой сильный человек, как он, добровольно свел счеты с жизнью?! Не верю.

— А кто еще смог бы его убить... — удивилась портниха. — Хотя, не думаю, что Касандер был сильным.

— Ну-ка! — вновь интерес осветил лицо Дитриха.

— А нечего рассказывать, — затрясла головой портниха.

— Ну, пожалуйста, — взмолился принц.

— Не знаю ничего.

— Я приказываю! — тон принца приобрел металлические интонации отца.

Портниха недовольно собрала губы бантиком, но ослушаться не осмелилась.

— Ладно, — кивнула она, — я скажу собственное мнение. Касандер не был сильным человеком. Но не его вина. Я могу понять, как тяжело остаться одному без поддержки вокруг, против ледяного ветра, бьющего наотмашь интригами, предательством, расчетом, злословием. Касандер не мог никому доверять, он остался совсем один. Брошен богами и оставлен отцом, который умер, не научив сына сопротивляться дворцовым играм. Да, что отец... Металл слыл тираном, и бедному Касандеру, наверняка, доставалось похлеще, чем вам от Короля Тау. И вот он, одинокая душа, призван вести войну. Но он молод, незрел и совсем неопытен. Не на кого положиться, не у кого спросить совета. Вокруг лед, а напротив глыбой встает род Белого Лебедя, мощный, единый и дружный. Бедный, сломленный с детства мальчик естественно не смог противостоять всем врагам, единовременно обрушившимся на него. Ведь они, как стервятники накинулись, почуяв слабость. Касандер не убил себя, его разорвали, довели до крайности. Он, подобно цветку, замерз, точнее, умер от холода...

— Тебе... жаль его? — глухим голосом прошептал Дитрих.

— Да, бедное дитя. Но Касандер был не создан для правления, он не тянул. Поэтому его смерть на благо всем нам. Обобщение престолов дало землям глоток чистого воздуха и обеспечило мирное сосуществование.

— И ты оправдываешь? Несправедливо же... Такая... жестокость.

— Это жизнь, Ваше Высочество. И Вам придется выучить этот урок, чтобы не повторить судьбы Касандера.

— Так жестоко.... — только и смог повторить Дитрих, опьяненный рассказом портнихи.

Женщина ничего не ответила. Надев маску суровости и легкой обиды, она принялась выкраивать по новой светло-голубой ткани.