Игла в очередной раз вошла в вену. Который раз за эти сутки - не знаю. Но у этого укола был ощутимый эффект - я снова начал слышать. Уже радует. Хотя перед глазами по-прежнему стоит все та же темнота. А вот тело постепенно начало неметь.

- Сколько стимуляторов мы потратили на него? - спросил женский голос.

- Восемь. - ответил мужской.

Восемь стимуляторов. Всегда думал, что такая доза ни к чему хорошему не приведет. Не думал, что выдержу.

- Приборы фиксируют нормализацию дыхания и прекращение задержек в работе сердца. - констатировал мужчина.

- Поразительно. - голос женщины выражал восхищение. Восхищение своей гениальности. - Новый метод реанимации прошел первую стадию испытаний.

Тебя бы саму накачать этой дрянью, а потом прибить к кровати, натыкать иголок и полчаса сосредоточенно долбать током и колоть стимуляторами.

Но адское пламя, только что сжигавшее меня, отступило, и это придавало моим эмоциям хоть сколько-нибудь позитивный окрас.

- Все, я думаю, на сегодня хватит. - голос женщины был холоден, как лед, который я видел только в холодильных установках.

- Этого развязывать? - спросил мужчина.

- Вколи ему чего-нибудь, чтобы отрубился. Он в сознании же у тебя.

- Да уж, глазами-то только так таращится. Из стороны в сторону. Милый.

- Свои... Гм... Особенности удовлетворяй с рабами. Причем со своими, а не подопытными.

Он что пидорас что ли? Этого еще не хватало. Нет, конечно мне, судя по всему, так и так умирать, но быть трахнутым при этом совершенно не хочется.

- А что я... Я ничего.

- Вколи ему чего-нибудь. Только не переборщи, мы и так из него инвалида сделали уже. Если бы у нас степени инвалидности были.

- Это?

-Реши сам. Я тороплюсь. - звуки женских шагов, только что громкие, отчетливые, становились все тише и в конечном итоге совсем угасли.

- И что же с тобой делать?

Тяжелое мужское дыхание, напоминающее дыхание брамины было совсем рядом. Я не чувствовал его - тело давно лишилось чувствительности, из всех моих пяти чувств у меня был только слух. Зато, слышал я его просто прекрасно.

- А ты ничего. - сказал он и высоко мерзко засмеялся. Раздались звуки хлопков, и только сейчас я понял, что хлопает этот пидераст меня.

То, что меня в очередной раз укололи, я понял только по действию вещества. Я смог открыть глаза, серые краски операционной, яркий свет ртутных ламп, все постепенно слилось воедино и завертелось в такую круговерть, что страшно представить. Все кругом засияло всеми цветами радуги, я закрыл глаза...

Внезапно я понял, что глаза мои были закрыты все это время, а сейчас я наоборот, только открыл их и увидел свет. Свет слепил, но больно не было, скорее было наоборот приятно. Теплые лучи согревали меня. Я полностью расслабился и подставил свое тело лучам.

Постепенно солнечные ванны стали слишком теплыми, а после горячими и обжигающими. Я попытался поменять позу, но не смог - мои руки приросли к шезлонгу, тело постепенно вплавлялась в его структуру. Теплый пляж постепенно превращался в ад.

- Тебе разве мама не говорила, что долго принимать солнечные ванны нельзя? - спросил женский голос.

- А тебе мама не говорила, что продавать свое тело за деньги нельзя? - чьим-то чужим холодным голос парировал я. - А мама тебе не говорила, что сдавать друзей, которые вытащили тебя из глубокой задницы, мафии нельзя?

- Моя мать была той еще шлюхой. - ответили мне.

Холодные пальцы коснулись плеч и стали медленно массировать и растирать их, то поднимаясь к шее, то опускаясь ниже.

- Это заметно. - ехидно ответил я.

- Эй! - голос стал обиженным. - Обидно же!

- На правду же, вроде, не обижаются? - спросил я, вполне легко оторвав он лежака голову и обернувшись. Сьюзи прекратила делать мне массаж и обиженно смотрела на меня.

Солнце тем временем убавило мощность до отметки "жарко, но терпимо". Я встал с лежака и посмотрел на нее. Сью зарывала ноги в белый песок. Слегка усмехнувшись, она подбросила песок в воздух и пошла куда-то.

- А зачем ты меня сдала? - спросил я, направляясь за ней.

- А чего тебе не нравится?

- Ну, наверное, то, что меня травят какой-то дрянью, а в скором времени убьют.

- Зато ты побывал на настоящем пляже. - она пожала плечами и наклонилась к какой-то коробке, демонстрируя крепкие ножки и кое-что другое.

Коробка открылась, и оттуда повалил пар. Она взяла две бутылки, в которых без труда можно было узнать бутылки Нюка-Колы и, закрыв холодильник, пошла ко мне.

- Чем тебе не рай? - спросила она, протягивая мне бутылку.

Я взял в руку запотевшую, скользкую от капелек стеклянную бутылку, свернул крышку и влил пару глотков себе в рот. От ледяной колы свело зубы и мне сразу стало холодно, несмотря на жару, стоявшую кругом.

- А чем тебе не рай? Чем не место для вечной жизни? - спросила она. И внезапно понизившимся голосом добавила. - Определенно, это будет твое место для вечной жизни.

Кола в бутылке уже заканчивалась, но я вылил последние капли себе в рот, подкинул бутылку, перехватил за горлышко и...

- Нахуй вашу вечную жизнь. - сказал я и боковым ударом обрушил бутылку на голову девушки.

Мелькнул свет, девушка упала на землю, и на ее месте я увидел очень знакомую женщину с цветом волос таким же, как и у меня. Мама.

- Михаил. - голос уставший, севший. - Зачем, Михаил?

- Мама? - спросил я, все еще не веря своим глазам. Светлые-светлые волосы пачкаются кровью. Если оставить все как есть, то они слипнутся в равномерную бурую паклю, и тогда их только брить - со мной такое уже бывало. - Мама... Извини.

Я тут же подошел к ней и протянул руку, чтобы помочь подняться и хотя бы рану эту обработать.

- Михаил, почему ты меня ударил? - голос становился сильнее.

- Мама... - ну не объяснять же ей, что пятнадцать секунд назад тут была не она, а шлюха и предательница?

- Михаил. - снова сказала она и тяжелый взгляд ее голубых глаз встретился с моими. Насколько я помнил, мои глаза были точно такими же. - Я запрещаю тебе водиться с ним!

- С кем? - я абсолютно ничего не понимал.

- С ним. - она вскинула руку и показала вдаль.

Город. Большой, светящийся разноцветными огнями неоновых реклам. Среди всех выделялся огонь на одной арке. Разноцветными буквами на ней было написано "Рино - самый большой из маленьких городов в мире". Вот так вот. Грех тщеславия... Да и не только. Вот тебе и большие грехи маленького города.

- С городом? - с удивлением спросил я.

- Да, именно с ним. Он неподходящий товарищ для игр. Совсем не подходящий.

Почему я должен разговаривать со своей матерью, когда она стоит передо мной на коленях? Мне это показалось чем-то совершенно неправильным... Ну, не должно так быть.

Я наклонился и взял ее за плечи. Вспышка яркого света и я чувствую резкую боль в районе локтевого сустава. Неужели меня укусила собственная мать?

Я снова открыл глаза. Надо мной склонилось лицо лысой женщины. Марджори.

- Я думаю, что лучше так. - она показал мне пустой шприц. - Тут суперстимулятор двойной концентрации с примесью вытяжки из психо и четыре таблетки баффаута. Этот коктейль должен остановить тебе сердце минут через пятнадцать. Это максимум, что я смогу сделать.

Лысая женщина спрятала шприц в карман халата и покинула комнату, оставляя меня наедине с неизбежным.

Я дергался, как мог, пытаясь ослабить путы, которыми я был привязан к операционному столу, но все было бесполезно. Я полностью расслабился и стал прислушиваться к организму. Интересно, я почувствую этот момент, когда кровь во мне остановится?

Сердце набирало скорость, одновременно как будто бы увеличиваясь в размерах, и через минуту уже билось где-то одновременно и в животе, и в горле. Мускулы налились невиданной силой, зрение, обоняние, слух - все обрело кристальную ясность, при этом мозг будто бы отключил часть функций, отвечающих за аналитический ум и упрямо твердящих мне о невозможности какого-либо выхода из ситуации.

Я резко напряг все мышцы, развел руками и разорвал свои путы.

Шаг. Еще шаг. Тяжелая звериная поступь. Неужели моя? Бегу вперед, вокруг клетки, люди в них смотрят на меня со страхом. Нет, не так. С ужасом.

Что она мне вколола? Почему все меня боятся?

Я открыл дверь и с трудом протиснулся через внезапно ставшую очень маленькой дверь. Охранники стояли рядом со мной, один из них подносил огонь к сигарете другого.

- Курить вредно. - прорычал я и изо всех сил столкнул их головами. Послышался звук, как будто кто-то столкнул вместе два бурдюка с водой, и тела охранников упали на землю. Я перешагнул через одного из них и побежал.
Возможности моего нового тела позволяли мне бежать очень и очень долго.

Я бежал, пока путь мне не преградила река. Прозрачной поток спускался с гор и уходил куда-то в сторону Рино. Получив возможность утолить разыгравшуюся от долгого бега жажду, я наклонился над потоком воды и...
Из воды на меня смотрел мутант. Зеленая морщинистая кожа, большие зубы. Я ударил кулаком по потоку, а мутант сделал то же самое.

Я и был этим мутантом.

В этот момент сердце сделало последнее сокращение и остановилось.

***

Остановилось только для того, чтобы продолжить биться дальше. Сколько я пролежал в коме, я не знаю, но солнце уже начало вставать из-за гор.

Не знаю, как меня никто не нашел тут – за мной была отчетливая цепочка следов. Да и после того, что я сделал с охранниками...

Я поднял голову и понял, что нахожусь на другом береге реки. И как я туда добрался? Видимо, именно то, что следы обрывались перед рекой, и спасло меня.

Первым делом я посмотрел в свое отражение - лицо грязное, волосы слиплись, но человек. Не супермутант, которого я увидел вчера. На душе моментально стало намного легче.

Я осмотрелся кругом - только более-менее плодородные пойменные места и железнодорожный мост. Мост этот навел меня на одну идею. Единственные, кому я еще не успел перейти дорогу, и кто, вроде бы, не должен на меня охотиться. Семья Орвилла Райта.

С трудом я встал и поковылял к железной дороге в сторону Нью-Рино. Дом Райтов находится где-то там... Может быть, я могу рассчитывать хоть на какую-нибудь помощь...

Холодная вода, пропитавшая мо комбинезон вызывала острое чувство дискомфорта. Нет, если бы сейчас был день, то достаточно было бы раздеться минут на пятнадцать, и одежда высохла бы. Но, увы, было только утро, а утро в Пустошах холодное.

Через тридцать шагов у меня жутко заболел бок, пришлось остановиться, перевести дух. Я понятия не имел, чем меня обкололи в этой лаборатории в Конюшнях, но это была явно очень зловредная дрянь.

Закружилась голова. Я понял, что если решусь присесть и отдохнуть, то уже не встану.

Несмотря на то, что солнце поднималось, меня знобило все сильнее и сильнее. Неужели я умудрился вдобавок ко всему еще и простудиться?

Инфекционные болезни у нас не были редкостью. Тем более, когда люди в большинстве своем живут в ужасных условиях. Действительно ужасных.

С рождения я болел всего два или три раза. Уж очень я был крепким и очень уж тяжело поддавался заразе. Вернее, ей я почти не поддавался.

Сколько могло пройти? Сколько я прошел? Я не знал ответа на этот вопрос. Но шагал я уже по рельсам. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, и мне ужасно хотелось остановиться и упасть где-нибудь.

Вот, иду я, иду... А вдруг, раз и поезд? Поезд? Сто семьдесят лет после войны, и раз - и поезд.

Поддавшись искушению, я присел на рельсы на пару минут и уже не встал.

- Пап, смотри, человек!

- Ты чего? А.. Действительно... - чьи-то руки затормошили меня, проверили пульс. - Он живой.

- Слушай... Это же тот.. Детектив... Стрелковски.

Стрелецки я, блять, хватит коверкать мою фамилию!

- Что делать-то будем? На него награду дают Сальваторе... И Бишопы.

- Не, надо к деду Орвиллу его. Он точно придумает что-нибудь!

- Точно. Так, дрова с носилок аккуратно выкладывай и потащили.

Некоторое время я слышал стук выкладываемых дров, а потом две пары рук подняли меня, переложили на жесткую поверхность носилок.

Последней мыслью было только то, что если меня вырвет, то я захлебнусь собственной рвотой.