Геральт стоял посередине одной из предполагаемых полян и осматривался. Посмотрел сначала на цепочку собственных следов, петляющих между деревьями и заканчивающихся в центре белого пространства, нарушая его девственную гармонию. Посмотрел на еле видный волчий след, вдоль которого шел уже пол часа: он не пересекал поляну, а аккуратно огибал ее и терялся между стволами впереди. Посмотрел на голубое без единого облачка небо и белый круг солнца посередине, а затем- на белый снег, покрывавший поляну. Тоже белый, но не такой как солнце.

Лютик и Геральт наткнулись на деревню на ночь глядя. Это была одна из немногих деревень, разбросанных по лесам в междуречье Буины и Браа. До более-менее крупных городов типа Испадена на юге и Хенгфорса на севере было около недели пути. Бард и ведьмак направлялись на юг, из Голополья в Испаден, когда их врасплох захватила неожиданно рано (в середине октября) начавшаяся зима. Снег валил непрерывно, по утрам и вечерам у путников зуб на зуб не попадал, и, как назло, на их пути не встретилось ни одного каравана. Ведь, как известно, на тракте в помощи не отказывают.

Посвящается Анджею Сапковскому (этому - ясно почему)
и Нику Перумову(по толкинистской традиции!)
Когда Ревенд грохнул вонючего
серо-зеленого зомби - 16-го по<
счету и последнего на этом уровне
QUAKE-а.
Из жизни

Меч со свистом рассек воздух. Подброшенная в воздух тростинка распалась на три маленьких. Геральт осмотрел срез, разочарованно покачал головой, достал точильный брусок и уселся, скрестив ноги, перед курящимся костром. Последний месяц выдался неудачным. Разоренные недавней войной крестьяне не спешили отдавать последние гроши за истребление чудовищ, полагая, что гули есть сущий пустяк по сравнению с бандами дезертиров. На дорогах сделалось неспокойно и приходилось драться не для заработка, а ради спасения жизни. Несмотря на то, что каждая сеча заканчивалась контрибуцией, которую небрезгливый Лютик учинял в отношении разбойничьих карманов, жить приходилось туго.

Она открыла глаза. Ничего не изменилось. Перед ней по-прежнему вода. Вдали синеет город. А в воздухе…В воздухе всё тот же запах воды и мокрого камыша. И ещё там, где-то высоко витает аромат воспоминаний…

Она прикрыла глаза. Попыталась вызвать в памяти его облик. Его волосы, его губы, его глаза. Глаза, в которые она так боится посмотреть. Почему? Они одновременно притягивают её и вызывают непреодолимое чувство страха. Страха перед чем? Они скрывают истину, ту, которую она так боится познать: она любит его.

Красноватая пыль юркими змейками поднималась за босыми потрескавшимися пятками. Легкий, не приносящий желанной свежести в раскаленном воздухе, ветерок подхватывал их и уносил, швыряя на глянцевитые листья шиповника пообочь тропинки.

Баллада рассказывала о неком ведьмаке и некой поэтессе. О том, как ведьмак и поэтесса встретились на берегу моря, под крики чаек, как полюбили друг друга с первого взгляда. О том, как прекрасна и сильна была из любовь. О том, как ничто даже смерть, не в состоянии было уничтожить эту любовь и разлучить их.

Ты - женщина, а это - вечер вольности,
рассеянный в печали и любви.
Ю. Кузнецов

Потом говорили, что он вошел на территорию с юга, через Одинцовский шлюз. Высокий, сухощавый, и совершенно лысый человек с пластиковым шмотником за плечами и притороченным к боку помповым ружьем. Одет он был в истертые джинсы, черную кожаную куртку и грубые гномьи ботинки на подошве-танкетке. В одежде преобладали блеклые тона, даже шмотник был не яркий, как обычно, а переходного цвета от хаки к коричневому, и, вдобавок, от долгого употребления шмотник покрылся неравномерными размытыми пятнами, похожими на камуфляжные

В эту долину его явно привела сама Судьба.

Сложенная из валунов ограда вокруг села напоминала скорее исполинскую баррикаду, чем защитную стену. Проём между грядами беспорядочно наваленных камней, очевидно, играл роль ворот. Никакой стражи там, естественно, не было и в помине. Проезжая узким коридором, Шилак‘х вздохнул. Увиденное за оградой удручило его не меньше.

Анджею Сапковскому,
с благодарностью
за вдохновение.

Снова оказавшись в долине, вер окинул цепким, оценивающим взглядом лежащие на тропке валуны, почти отвесные стены скал, держащиеся непонятно на чём языки каменных осыпей. Сердце тоскливо защемило. Будь под его началом с десяток толковых бойцов, не обременённых предрассудками – да что там, просто толковых! – и он превратил бы долину в природную крепость. Настоящую твердыню.

Свободное продолжение "Ведьмака".
Надеюсь, пан Сапковский не обидится.
Уж больно герой хорош, не удержался.

Ведьмак остановил лошадь у старой халупы. Крыша дома давно прогнила и провалилась, стены облупились и зияли дырами, словно новиградский сыр. Геральт слез с лошади и достал с вьюков длинный сверток из козьих шкур. Лошадь фыркнула на белые кости, лежавшие в сухой траве. Животное заплясало на месте и заржало. Ведьмак резко схватил лошадь за поводья.

Чудовище не могло сдвинутся с места. Из распоротого брюха медленно стекала на пол мерзкая жижа, тягучая как смола. Паукообразное дрыгало своими конечностями и пыталось выбраться из своих же внутренностей.

Ночной лес стоял вокруг величественной стеной. Луна, озаряющая стволы старых сосен, делала их похожими на колонны в старинном храме. Было пусто и тихо, не было слышно даже вечного шелеста сухой травы. Казалось, на подступах к Каэр Морхену затаилась засада на путников, дерзнувших направить свои стопы в тайную обитель ведьмаков.

Взгляды – холодный змеиный ведьмака и горящие дикой яростью глаза твари – скрестились. Эскель улыбнулся, оборотень оскалился тоже. И снова прыгнул. Ведьмак сделал невероятно быстрый выпад и приготовился вновь услышать вопль боли, но чудовище оказалась проворнее. Вместо того, чтобы напороться прямо на меч, оно вдруг приземлилось гораздо ниже и опрокинуло Эскеля на перевернутую скамью. Будто огнем опалило спину, судорогой свело мышцы. Ведьмак лежал, перегнувшись назад и смотрел, как медленно, очень медленно волк отрывает от земли передние лапы, потом задние, потом ставит на пол передние, затем задние, потом опять отрывает…

Ворона, ненормально тяжело хлопая крыльями, нехотя поднялась в воздух и села на нижнюю ветку ближайшего дерева. Одной лапки у птицы не было; она, как-то чудно пританцовывая, умудрялась сохранять равновесие, несмотря на резкие порывы ветра. Остекленевшие глаза вороны мертво, пугающе неестественно впились в лицо Бертона – так смотрят на людей куклы, подумалось ему. Птица хрипло и тоскливо каркнула, словно укоряя человека за его неожиданное появление. Ее товарка, выглядывавшая из травы, злобно зашипела и расправила крылья, чтобы показаться больше размером, но ведьмак вскинул руки в таком же устрашающем жесте, и ворона торопливой тенью метнулась в сторону.

Затем все изменилось.
Серая тень, смазанная из-за быстрого движения, бесшумно мелькнула наверху распадка, среди молодого ельника, и секундой позже пропала в темной зелени хвои. Оба моментально прекратили разговор – все произошло у них на виду, стремительно и пугающе-неожиданно. Это не был волк или какое-то другое лесное животное – слишком уж велики размеры.

Может, и так. Сейчас ему уже не хотелось строить какие бы то ни было догадки, забивая себе го¬лову. Годилась любая версия.
Единственный вопрос, интересовавший ведьмака сейчас, был чисто практического характера: насколько опасен в бою неизвестный противник – не человек, но некто, умеющий обращаться с холод¬ным оружием, владеющий азами магии и, вдобавок, крайне озлобленный на весь человеческий род?..

Он едва не расхохотался в голос. Ничего не мог с собой поделать. Просто сидел и трясся всем телом, держа рвавшийся наружу смех за стиснутыми зубами. Поврежденные ребра ломили, кровь текла по лицу, голова гудела словно разворошенное осиное гнездо, грозя скорым обмороком, – истерический смех клокотал в нем, наплевав на все.