Одри пришел на завтрак позже всех, потому что отсыпался после ночных разговоров. Точнее, «разговор» с Нептуном начался прошлым вечером, но он плавно перешел в ночь, и за болтовней никто не заметил, что уже был звонок на отбой. Впрочем, Тиссен был на месте в столовой с самого начала, но он сидел и витал где-то в облаках, думая совсем не о завтраке. Нэнэ иногда оборачивался посмотреть на него, щурился подозрительно, представляя, что же заставило Тиссена успокоиться и стать немного задумчивее.

Гаррет зашел на уроке альтернативы, где никто ничего, в принципе, не делал, просто занимался, чем хотел. Многие делали уроки, чтобы потом не мучиться, а новый учитель позвал самых адекватных по его мнению парней в коридор и попросил одолжить на пару минут плееры – скинуть плейлисты с какой-то целью. Аронетс, Дитер и Жан сразу активизировались, заподозрив в «учителе» адекватного человека, Одри отозвался на это предложение скептически, не понимая, с какой целью оно выдвинуто.

Мисс Бишоп даже не знала, что ей теперь делать. То есть, решение было спонтанным, и она безумно обрадовалась, когда ей удалось найти нужного человека. Директор приюта, из которого два года назад по счастливому стечению обстоятельств уехал Сэнди, сообщил об очень интересном факте его биографии. Но сам директор ничего об этом факте не знал, понятия не имел, где его искать, а вот Шарлотта считала, что обязана этот факт найти. Она не могла не сказать Сэнди об этом, не могла не напомнить, а когда наконец нашла, даже повеселела… Пока не узнала, что факт не подпадает под категорию «гениальных» воспитанников, скорее подпадает под вторую, что поступил в Стрэтхоллан в этом году. Но раз уж таких учеников было уже много, от еще одного картина не изменилась бы, ведь если Сэнди способен на победу в конкурсе, то и факт его биографии должен быть способен. Они же очень близки.

Утро озарилось скандалом. В общем-то, Сэнди скандалить не собирался изначально, он даже на завтрак не пошел, потому что вернулся в спальню слишком поздно, вымотавшийся и странно довольный. Все же, полежать на Нэнэ было интересно хоть кому. А уж как приятно…

Жан бесился, опять разругавшись со своей «любовью», так что Дэни решил пойти с ним, они от нечего делать в сумерках «играли в бейсбол». Жан с размаху просто бросал крученые мячи, выражая свой психоз, а Марс надел перчатку и ловил эти мячи, кидал обратно и советовал забить нахрен на всех этих чертовых гомиков.

Описание: Прежде всего любой из нас - Человек. С большой буквы.

Сэнди просто готов был расплыться сиропом на неделе, которая в его жизни прошла относительно спокойно, без ударов и трагедий. В конце концов, это даже не были отношения, это была ненавязчивая близость новичка, которому не хотелось сближаться с «крутыми» интерната, ему проще было «взять под опеку» какого-нибудь сладкого гомика и делать вид, будто они всерьез мутят. Сэнди был не против, они не целовались и даже не нежничали, просто часто, когда Блуверду становилось холодно, Доэрэл обнимал его за плечи одной рукой. Они даже сидели везде вместе, проводя время за тупой болтовней. Робин был слишком увлечен Жаном, разборками с ним, становлением себя, как совершенно другой личности с новым статусом и становлением в паре.

Дэни не мог закричать.
Это все оказалось совсем не так смешно, как выглядело вначале, потому что он физически не мог закричать по двум причинам. Первой был Дойл, второй – его старший братец. И оба отрывались по полной программе.

Дойл с Коулом показывали фокусы братства и кровных уз, а парни просто смотрели с отвисшими челюстями.
Эти двое могли сказать хором любую фразу, не сговариваясь, спонтанно, даже не подавая никаких знаков. А потом Коул встал, отвернулся от сидевшего в кресле братца, отошел шагов на пять и остановился, не оборачиваясь. Дойл поднял правую руку, старший брат повторил, вся гостиная вместе с Магдой остолбенела. Может, он видел в отражении? Но перед Коулом не было ничего стеклянного.

Франсуа издевался от души. Он стоял в самом тихом, узком коридоре интерната, который проходил между двумя лестницами на первый этаж, на кухню. Обычно по этим лестницам спускались и поднимались повара и уборщицы, ученики там не бродили. Но к вечеру все работники интерната заперлись в своих комнатах, и закуток опустил, там стояли и беседовали Боргес с Сомори, а Марс стоял у них над душой, ехидно держа в руке ручку от поводка. В конце концов, Одри сам на это подписался.

Франсуа к ужину спустился с улыбкой, готовый поставить противного Венера на место. И он сразу же подошел, не дав Одри спокойно сесть за стол, схватил его за поводок, спрятанный теперь под одеждой и доступный только возле шеи.

Нэнэ из спальни Меркуриев так и не вышел до победного конца, до обеда. А после него он убрался обратно в комнату и больше оттуда решил не вылезать вообще, пока эти сумасшедшие играли в гостиной, устроившись на полу с комфортом. Малышня была в восторге от освободившегося телевизора и мест на диване, в креслах и на стульях, старшеклассникам было просто наплевать на удобство, их ждал потрясный вечер и потрясное воскресенье, полное развлечений с «рабами». И те же братцы готовы были мухлевать, лишь бы кого-нибудь заполучить.

Сэнди на завтрак не пошел, да и потом, на соревнования не явился. Все развлекались, ржали, так что слышно было через пластиковые окна, но ему было тоскливо. Куда интереснее, чем веселиться, было лежать на кровати и пальцем водить по обоям на стене, молчать и редко-редко моргать. Франсуа не пришел даже спросить, что случилось, рассказать, что высказала ему мисс Бишоп. Видать, ему было совсем отстойно, ведь он не воспринимал критику так спокойно, как Блуверд. Новенького Сэнди видеть тоже не хотел, да и зачем ему его видеть, если без разницы, надежды никакой никогда не было, нет и не будет.

Весь интернат проснулся и начал жить от душераздирающего женского крика. Франсуа чуть не оглох, но тоже заорал и сделал испуганное лицо, раз уж это он позвал Магду, которая визжала не хуже сирены. Выбежали, едва одевшись, учителя, завуч, чуть не упавшая без сознания при виде развороченного тела. Сэнди никогда не думал, что сможет произвести такое впечатление. Все курсы высыпали на улицу, окружили «труп» и просто не могли выдавить из себя ни одного слова. Это было невероятно ощущение, будто случилось что-то совершенно из ряда вон, и тот же Одри не мог ничего сказать. Он только смотрел в шоке на окровавленное лицо, распахнутые и совершенно пустые, кукольные глаза, мокрые от крови волосы и вывороченные внутренности. Больше всего их с Дитером убил намотанный на лопасти кишечник.

Амбар стоял практически посреди невспаханного поля, рядом с домиком, запертым на кучу замков. Видимо, летом он служил дачей кому-то из жителей Толлум-Тауна, но сейчас пустовал, и там было, что красть, а потому висели замки. В амбаре было не холодно, так что на это Робин пожаловаться не мог, ведь огромные окна были закрыты наглухо деревянными ставнями, а «второй этаж», на который пришлось лезть по грубо сколоченной лестнице, был завален сухим сеном. В общем, жить было можно. В малюсенькое окошко, не закрытое ничем и расположенное под сводом крыши, уныло светил полумесяц. Впрочем, света от него было не очень много, поэтому Сатурны оставили включенными плееры. Они тоже светили не фантастически, но это было лучше, чем ничего.

Наступившая пятница доказала, что неприятности к Одри просто липли, сами находили и атаковали. Стоило ему выйти из автобуса, как взгляд сразу же метнулся в сторону района стройки, куда воспитанники Стрэтхоллана обычно не ходили. Да там и не было ничего интересного, всего лишь узкие улочки с бочками, в которых горело тряпье. Возле этих бочек обычно тусовались какие-то отбросы общества, и Стрэтхолланские парни не собирались с ними связываться.

С утра Жану было не по себе от того, как на него смотрел Робин. Точнее, он на него не смотрел, на братьев Робин тоже внимания не обращал никакого, но он ТАК не смотрел, что всех это напрягало. Чтобы вспомнить о том, что случилось, Жану достаточно было увидеть, как его капитан сначала надел очки, а только потом встал с кровати.

Одри лежал и пытался уснуть под аккомпанемент всхлипываний минут двадцать. Его быстро забирало от марихуаны, но быстро отпускало, а потому он сохранил относительно здравый разум. Дитер спал, громко и выразительно сопел в подушку, уткнувшись в нее лицом, так что в спальне Венер остались фигурально лишь двое – капитан и его блондинистый подопечный. И Блуверд честно пытался сдержаться, но все равно заходился плачем, стоило только одной слезинке выкатиться и, проделав дорожку по щеке, впитаться в подушку. Он зажал себе рот ладонью и затрясся в тихой истерике со слезами, чтобы не всхлипывать громко, не разбудить никого. Под одеялом, натянутым из последних сил, он лежал совершенно раздетый, не заботясь особо натягиванием пижамы. Да что там пижамы, он не мог себя заставить даже встать, чтобы дотянуться до графина с водой, горло пересохло, жутко хотелось пить.

Сэнди вернулся в спальню лишь тогда, когда они с Франсуа все обсудили и продумали окончательно. Наконец-то Блуверд понял происхождение кровавых капель на полу туалета с утра, и это объяснение его уничтожило. Но он решил помочь, оторваться от души, раз уж любви и личной жизни у него пока не намечалось. Он насиделся в спальне Марсов, точнее, належался на кровати Тиссена, выслушивая его идеи, плещущие, как из режиссера страшных фильмов о реальности. Франсуа готов был ему даже подушку с кружевами подогнать и кофе, раз уж капитан Венер вдруг решил выслушать его, да еще и согласился помочь вот так просто. Камикадзе, а не капитан, честное слово.

Чулки у Нэнэ были, что уж врать. Точнее, они лежали под матрасом, в упаковке, не распечатанные, потому что он сам себе дал пощечину однажды, купив их ради прикола. Да и туфли у него тоже были, правда спрятаны за шкаф. Его даже в магазине приняли за не слишком женственную девчонку, потому что одежда скрывала тело, как обычно, а лицо… Ну, все готы красятся. Да и волосы будто специально завиты были.

На экране красовался пьяный, очень сильно накрашенный Доминик, выглядел он, как настоящая девчонка, причем дорогая и пафосно прикинутая. Он держал бокал, смеялся, поправлял волосы, отрощенные еще длиннее, чем раньше. Ведущая, оставшаяся за кадром, комментировала видеоряд, промелькнул Грэг с девушками, Рассел, лупивший сначала по установке, а потом по пустой голове Лайама. Трампер вообще отрывался от души, он чего только на экране не выделывал, и на роликах по перилам лестницы какой-то навернулся, и к их стервозному солисту приставал, хватая его за оттопыренный в процессе сонного потягивания зад. Ведущая засмеялась, назвала «милыми дурачками» «красивых мальчиков» из «Ванильной галактики».

- Тоже чулки хочу… - лениво протянул Сэнди, лежа в кресле после обеда, успокаивая нервы, испорченные на уроках. Он лежал, свесив ноги с одного подлокотника, а голову – с другого, так что волосы болтались в воздухе, лицо было открыто и выглядело так вдохновенно, нежно, что хотелось щелкнуть по курносому носу.

От его визга все попадали, заорали в голос, шарахнувшись к кроватям, залезая под них, отползая, как угодно. Сэнди заголосил так, что задрожали стекла в рамках, висевших с фотографиями на стенах. Он отпрыгнул, врезавшись в Жана, сбив его с ног и, продолжая орать, залез на него полностью, чуть ли не клубком свернувшись на торсе и вцепившись в свитер. Жан и сам взвыл, увидев эту рожу, за его спиной, сидевшую возле двери на стуле уже минут пятнадцать, причем незамеченную никем.

Нэнэ Сомори был племянником интернатской музыкантши, добрейшей, милейшей женщины. На тетку он был не очень похож, да и вообще, появившись в Стрэтхоллане спустя год после первого прослушивания «группы», он произвел не самое простое впечатление. И он не выглядел дружелюбным, потому и остался практически один, хоть и в команде самых странных, тихих парней интерната. Меркурии все были немного со странностями, но Нэнэ, хоть и не был их капитаном, превосходил по странности каждого по отдельности и всех в целом. Вот тогда он и увидел Ромуальда, питавшего нежность и слабость к одиноким, никем не понятым, но умным и самодостаточным парням. Он сам таким был в свое время, а потому хотел намекнуть, что Нэнэ – не такой, как все остальные. Правда сделал это Ромуальд известным ему способом, проверенным на рабочих, что делали ремонт в интернате.

Дитер думал, что его заклинило. Он сидел за столом, делал уроки, мучился и напрягал мозги, но взгляд постоянно скатывался на спящего Боргеса. Одри в самом деле спал, наевшись снотворного, которое наконец сработало. Оно не снимало ломку ночью, потому что было обострение, но сейчас он наконец смог отключиться и мирно спал, раскинувшись на своей кровати с растерзанными одеялом и простыней. Прошлой ночью он так и не разделся, поэтому лежал на кровати босиком, в штанах и своем пушистом свитере, съехавшем окончательно. Дитер подумал, что в спящем варианте он красивее, чем в живом. И волосы растрепались в процессе ночного бешенства, нижняя губа чуть припухла, прикушенная в припадке.