Эйприл похихикал, сказал, что это все ложь, чушь собачья, кто докажет, да и кто сказал такое, вообще… Но Гаррет дебилом не был, он далеко не семнадцать лет на свете жил и прекрасно мог отличить еще вчерашнего стыдливого девственника от оборзевшего не-девственника, замыленного и встрепанного, чуть заметно пахнущего потом и…кем-то другим. Вот у Гаррета это был не вопрос гордости, это был вопрос собственничества. Его не волновало, что кто-то там не уважает его настолько, что посмел трахать его парня, его взбесил поступок самого Кле. Он динамил его столько времени, он говорил, что согласится после премьеры, а сам! Лжец, шлюха, ублюдок!

Господин режиссер нынче буйствовал в актовом зале. Он не успокоился, посмотрев послеобеденную репетицию сцены битвы, вынудил всех отправиться в зал и прогнать еще пару раз оба танца и все реплики «в помещении». Эйприлу и Глену досталось хуже всех, не говоря уже о директоре, который улыбнулся, наслаждаясь возможностью свалить ответственность на безумно делового Деорсу. Он послушно играл, послушно высказывал, выкрикивал, шептал, активно жестикулировал. Танцевал Нэнэ просто безупречно именно во втором танце, и Гвен решил, что он по-любому лучше подхватит «Жанну» после прыжка.

Бардак стал приличным, опрятным, а Анжело с горой разномастных вещей подошел к окну, открыл его с небольшим усилием…
На глазах у недоверчиво и шокированно глядевших на него «врагов чистоты» вещи слетели со второго этажа во двор, Анжело закрыл окно, Гвен просто расхохотался. Такого он от истерички Мэлоуна не ожидал.

Глен прикидывал, что он сделал не так. Он же признался. А эта чертова потаскушка из Торнтмона! Да что его не устраивает? Сам же извинялся, шар дарил, который Сезанну в самом деле очень понравился! Да и влюблен был в автора писем, в сами письма, ему понравилось, когда Глен признался, что врал насчет ненависти к нему и «запаха шлюхи». От него приятно пахло чертовым жасмином. Да что его вообще взбесило ночью?! Глен подумал и понял, что на его месте он тоже вряд ли себе поверил бы. Но ведь как-то надо что-то делать.

Фрэнсис злился. Он рассчитывал, что изменения произойдут ночью, но после ужина, стоило ему отправиться в душ от нечего делать, включив в комнате телевизор на нехилую громкость, зеленая кожа начала слезать, волосы полезли, как и в прошлые два раза. Из душа он вышел нормальным, а флакончик со слезами сразу спрятал в свои вещи, чтобы Нэнэ не конфисковал его в виду опасности. Хотя, Фрэнсис еще надеялся, что директор не выгонит его, ведь ветрянка за неделю не проходит, ему должны разрешить еще немного пожить в этой роскошной спальне. Жалко Нэнэ, что ли?

Мозгов отказаться от своей идеи Рудольфу все же не хватило. То есть, его настолько захватила жажда ПОБЕДИТЬ в этой войне со всеми конкурентами, пытавшимися завладеть Нэнэ Сомори, что он совсем забыл об осторожности. Инстинкт самосохранения у него и так давно страдал, ведь сложно быть пугливой букашкой, когда можешь подпалить что-то взглядом или метнуть стул.

В пятницу было откровенно нечего делать. Поездку отменили из-за ранней репетиции после трех уроков, сократив учебный день только до литературы, истории и географии. Впрочем, против никто не выступил, это было лучше, чем учиться до обеда. Зато под вечер стало жутко скучно, никто так и не разошелся по кустам и тихим, укромным углам. Диего уныло был один, что касалось любовного фронта, лениво общался с Тео. Тот тоже особой активностью не отличался, Лукас сидел с ними, но старался общаться больше с Раппардом, не забывая свою обиду, которую хранил бережнее шипов под скулами.

Жульен после обеда заглянул в душевую и обнаружил адресата именно там. Судя по одежде, висевшей на крючке в раздевалке, это точно был Гвен, поэтому Хильдегард положил письмо на раковину и собрался уже уходить, но посмотрел на полупрозрачную стенку, за которой Гвен и стоял, и понял, что он там не стоит, а сидит на маленькой скамейке, затащенной из раздевалки. Но это было не самое кошмарное в увиденном, стенка оставляла открытыми ноги от ступней почти до колен, и по ним текла темно-алая кровь, она даже не разбавлялась водой из душа, но пенилась и утекала в слив. Жульен уронил челюсть и вытаращил глаза.

Уроки отменили, сначала все слезно провожали Ильзу, и прослезился даже Диего, который думал, что его бесит эта смазливая идиотка. Она не была идиоткой, ее все успели полюбить очень даже искренней и не извращенной любовью. И никто не улавливал, почему директор совсем не грустит, только сохраняет свой серьезный вид и прохладный взгляд. Он выглядел так довольно, что это сквозило ужасно, просвечивало через серьезность. Ильза чувствовала себя виноватой, что так внезапно все бросила и решила уехать, а потому на него не смотрела, расцеловала учеников и села в такси.

лен сначала опешил, но потом опомнился и не позволил в третий раз ударить себя коленом в лицо, схватил мерзавца за ногу и дернул на себя. Гвен упал на спину, ударился позвоночником и на пару мгновений вообще вышел из строя, Глен размахнулся и ударил его в бок ногой, наклонился, в отместку накрутил длинные волосы на кулак. Они были куда длиннее его собственных, и накручивать было удобнее, Гвена просто вздернули на ноги и швырнули о стену.

Он никогда бы даже не подумал, что какой-то малознакомый красавчик сможет сказать что-то настолько обидное, что не просто зацепит до крови, а прострелит насквозь. В голове было так пусто, царила такая кристальная чистота, что на секунду даже стало легче. Ноль мыслей, сплошные ощущения, тяжесть в душе, в груди, острая боль в сердце. Возле интерната после ужина было красиво, но светло, слишком ярко и тепло, так что он решил не просто посидеть на скамейке и подышать воздухом, а отправиться вниз, к берегу. Посидеть на песке, в конце концов, разбить со злости кулаки о камни. Хотя, злости не было, ярости тоже, хотелось лечь и умереть, закрыть глаза и перестать дышать, такая боль кипела внутри, разливаясь по каждой вене.

Гаррет с утра ехидно наблюдал, как Оуэн со своим очкариком умирали от желания поспать. Погуляли они мило, Анжело просто держался за край чужой куртки, топал рядом по песку вдоль берега и отвечал на вопросы, задавал свои. Узнать друг друга таким образом было проще, чем в процессе скандала. Но усталость от этого не исчезла.

Да что там «просто», звучит так, будто это потеря потерь. Его ПОЦЕЛОВАЛИ, а он поспособствовал его падению со стула. Так что вполне можно было успокоить его насчет килограммов. Ноги у него и правда были потрясающие, да и фигуру все в душевой утром видели. Все в порядке. Но широкие бедра… Это было забавно. Два пистолета на боках, повернутые «вверх ногами», обращенные дулами к проколотому пупку. Это заставило засмотреться надолго даже Эйприла. Между широко раздвинутыми рукоятями пистолетов – ангел по пояс, раскинувший руки и довольно образно прорисованные крылья, лицо обозначено только тенями, зато ним удался. Тео спросил утром, кто придумывал дизайн, Деорса похвастался, что он сам.

Анжело ночью никак не мог заснуть, смотрел на верхнюю полку. Но не на ту, что была над ним, а на ту, которую занимал новенький. Он лежал над Рудольфом, и все уверены были, что спит он, раскинувшись звездой. Но он свернулся калачиком, сложив руки лодочкой и спрятав их под подушку. Черная крыса, по которой заболела вся малышня, и которую Гаррет полюбил, как тезку, свила в его волосах гнездо и спала. Острая мордочка с дрожащим носиком покоилась у Гвена на щеке, рядом красовалась когтистая розовая лапа, хвост лежал у него поперек шеи. Анжело таким тандемом восхищался, но смотреть перестал, он повернулся на другой бок и уставился на спящего Оуэна. Во сне он казался милее, но ничуть не младше, он почему-то всегда выглядел очень взрослым и крутым, будто просвечивали другие черты сквозь его лицо.

Последний вопрос он задал слишком поздно, потому что Рудольф попытался все слышавшую пикси схватить, и она увернулась. Правда она не ожидала, что там, куда она шарахнулась, окажется еще кто-то, и Фрэнсис заверещал, поняв что сжимает вполне материальное тельце обеими руками.
Пикси тоже верещала жутким голосом, рвущим барабанные перепонки, так что Жульен закрыл уши ладонями, Рудольф тоже отскочил, а Турмалин на них уставился, не отпуская существо просто от страха.

Лукас с Гленом решили тоже потренироваться, только не переусердствовать так, как это сделал Кле. Они взяли лошадей и отправились сначала легко, чуть ли не ползком, но потом разогнались и решили позабавиться наперегонки. Пронестись по самому краю казалось очень крутым, а потому злой Вампадур потянул за повод так внезапно, что лошадь заложила безумно лихой поворот и чуть не сбросила его.

Ужин Эйприл пропустил, разбираясь с конем. Когда Одри ушел, наездившись на год вперед, он сам пыхтел в конюшне, чистил лошади копыта, рискуя получить в лоб, но справился вполне успешно. За ужином его не было по простой причине – он не пошел в интернат отдыхать, он решил перебеситься, а заодно потренироваться, нарезал несколько кругов вокруг здания, потом по широкому заднему двору до самого «леса» переходя с рыси на галоп и обратно. Он понял, что у него жутко болят ноги и спина, только когда все тело начало ломать. Пытка чисткой в конюшне повторилась и уже не была такой легкой, какой казалась несколько часов назад, он поковылял к крыльцу с таким выражением лица, будто его, мягко говоря, «брала» рота солдат и не одна.
И походка тоже была соответствующая, он пожалел, что «слегка» переусердствовал.

В спальне Гранатов происходило противостояние, Анжело сидел на кровати Рудольфа, сам Энсор на своей кровати лежал, но согнул ноги, чтобы не мешать «подопечному». Оуэн собственной персоной сидел на кровати напротив, глядя на Мэлоуна в упор, так что того уже по-настоящему трясло.

Анжело снова спрятался, и даже пытать Рудольфа было бесполезно, он не уловил момент, когда Мэлоун пропал. Одри мрачно его искал, весь интернат постепенно запомнил внешность и имя Оуэна Брикстоуна-парня-охотящегося-за-очкариком-Мэлоуном. Он спустился даже в подвал, где был оборудован не зал для уроков физкультуры, а просто спортзал с настоящими, очень даже крутыми снарядами. Обычно там тусовались парни постарше, кто хотел нарисовать себе красивые мышцы, но в данный момент там рвал и метал один из Турмалинов.

В спальне Турмалинов было относительно тихо без Фрэнсиса, все спали, никто не заметил, как открывалась дверь, никто не слышал шепота двух голосов и хихиканья.
Зато Эйприл проснулся и психанул, услышав охи-вздохи, еле слышные стоны и загнанное дыхание. Он подумал, что Глен с Диего вообще взбесились – заниматься этим прямо в спальне, при всех! Это же ВООБЩЕ! Как им наглости хватило?!

Встреча автора и его персонажа.
Не шибко красиво-литературно. Просто несколько штрихов. Авторские тараканы уже молча бухают, глядя на это безобразие.

Нэнэ угрюмо наблюдал за конкурсом на главную роль в постановке, Ильза сказала ему еще рано утром, что «она бы на его месте не стала отрезать волосы». Он поинтересовался, почему же, ответ поверг в ступор и депрессию. «Тебе не пойдет. Ну, пойдет, но теряться будешь, а так все сразу узнают».
Он передумал менять имидж.

С момента, когда у самого Тео появился секрет, он перестал докапываться до других. Поэтому он не мешал Диего с Гленом тискаться где-то в темном углу. Темный угол был именно под пожарной лестницей, где зажигалкой снова «подогрели» свечу, и где на Раппарда напала нежность. Сезанн стал спокойнее, заполучив, наконец, что хотел, приковав своего бойфренда к себе намного крепче. Поэтому он лежал и не выделывался, Диего наслаждался редким моментом романтики, а не страсти. И Глен в кои-то веки не отбивался, не ставил рамки «можно», ограничивая «нельзя».

Одри впервые видел Гаррета таким. То есть, он уже стихийно отвыкал от того, что это Андерсен, привыкал к новому человеку с новой внешностью. Но он все равно не мог привыкнуть к тому, что циничный самодур и эгоист так бережно относился к кому-то. Тем более, к стервозному, наглому и припадочному малолетке. Поэтому «Оуэн» пошел издеваться над Анжело, оставив своего друга поговорить с его фетишем.

Фрэнсис скучал в гостиной, Эйприл от него не сильно отставал, сидя в соседнем кресле. Они не разговаривали, но не по причине ссоры или обиды, просто лень было даже тему придумывать, им было о чем помолчать.